Политика,
28.11.2013 22:24
Егор Дердиященко: У меня много готовых эскизов, но обычно я не стремлюсь сделать их памятниками
Главный скульптор Волгодонска рассказал о своей жизни, о профессии и о том, какие еще памятники могут появиться в Волгодонске.
– Егор Егорович, как Вы обнаружили в себе талант скульптора?
– Я его не обнаруживал. Он сам проявился. Родился я в 1949 году. Рос в хутор Секретёве Зимовниковского района. А какие развлечения могли быть в деревне в послевоенные годы? Только игры с соседскими пацанами. Но я как-то не любил шумные игры, мне нравилось «ковыряться» у себя дома. Мне купили бумагу, карандаши, кубики, пластилин. Я рисовал, лепил. В детстве любил делать игрушки. В школе рисовал, лепил. Мне давали специальные задания.
До четвертого класса я учился в начальной школе, с 5-го по 10-й – в школе конного завода, в восьми километрах от дома. Туда на неделю свозили детей из соседних хуторов. Жил в интернате, а там были армейские порядки. Строем ходили в столовую, на уроки. Меня приучили к дисциплине и порядку. Потом, когда меня призвали в армию, это все мне помогало. Порядок есть порядок, он всегда нужен. Но и свобода у нас тоже была. Сегодня часто говорят, что мы были зажаты. Я этого не чувствовал. Мы играли как хотели, гуляли. Современные мифы о советских временах меня просто убивают. Столько грязи льют. А нынешние люди всему этому верят.
Вообще тогда было меньше соблазнов. Соблазны могут быть, но их надо контролировать. Считаю, что детей, пока они маленькие, нужно держать в ежовых рукавицах. Подрастет до совершеннолетия – и пусть тогда делает что хочет.
– Вы где-то учились на скульптора?
– После школы в 1966 году я поехал в Ростов, поступил в ГПТУ на кузнеца. К поступлению в художественное училище я не был готов. Какие художественные студии или школы могли быть в деревне? ПТУ я окончил с отличием, потом работал на Ростсельмаше, на Красном Аксае. Даже был ударником социалистического труда. В 1968 я ушел в армию. Служил в Белоруссии, в Польше.
И все годы думал о том, куда поступать в художественное училище. После армии вернулся домой, поработал в колхозе полгода. Трудился и скотником, и библиотекарем, и заведующим клубом, вилы держал, коров кормил. Все попробовал.
Потом нашел адрес пензенского художественного училища – одного из старейших в стране. Его основал художник-передвижник Константин Аполлонович Савицкий. Это училище окончили многие известные скульпторы, художники. Я сразу туда поступил, хотя не имел никакого школьного художественного образования. Эти четыре года учебы я до сих пор вспоминаю как лучшие в своей жизни. Я был абсолютно свободен! Там были все условия для учебы. Мы постоянно ездили в Москву на выставки. Я общался со знаменитыми художниками. Это очень воодушевляет! Кажется, что годы свернешь! Стипендию мне платил колхоз, поэтому после окончания училища я должен был вернуться домой и отработать там три года. Я писал плакаты. Пока отрабатывал – одновременно думал: что делать дальше. Не хотел останавливаться. Решил поступать в Харьковский художественный институт. К тому времени у меня уже было двое детей. Я сразу поступил, с отличием сдал экзамены. И окончил вуз с отличием, даже был ленинским стипендиатом – одним на весь институт. Целых два года получал по 100 рублей в месяц.
– А как Вас забросила судьба в Волгодонск?
– Я окончил учебу и куда мне деваться? Ребята предлагали ехать в Пермь. Но я хотел вернуться на родину. Написал заявление в ростовский творческо-производственный комбинат, а в Волгодонске был его филиал. И вот, Ростов меня определил в Волгодонск. Одновременно сюда приехали из Ленинграда Георгий и Ольга Лиховид, Роман Беляев, Надежда и Алексей Хижкины. И из Харькова также приехала Антониа Аноричева.
Секретарем волгодонского горкома тогда был Тягливый. Нам выдали здесь квартиру и мастерскую. Вот уже 30 лет, как я в Волгодонске.
– Можете вспомнить первые работы, сделанные Вами в Волгодонске?
– Я сразу сделал бюст Ленина для школы-интерната, рельефы для цимлянского ДРСУ. Это были небольшие заказы. Потом – один из первых больших заказов – скульптурная композиция «Сказки Пушкина» в начале улицы Ленина. Там хотели сделать детское кафе. Эти скульптуры до сих пор есть, их красят, белят. Выполнял заказы для атомной станции. Много памятников я изготовил в соседних районах.
– В 80-е годы большинство памятников в Волгодонске создавал Василий Поляков. У Вас с ним была какая-то конкуренция? И вообще, скульптор скульптору – конкурент или коллега?
– Когда я сюда приехал, Вася тут уже работал. Я не лез в его дела. Я не наглый. Не пытался забрать его хлеб. Мы работали вместе. Больших заказов для себя я не просил, да я и не готов был к этому.
– А когда Поляков уехал, вы почувствовали себя главным скульптором в городе?
– В начале 90-х заказов почти не стало. Вася уехал в Анапу, так как понял, что в Волгодонске ему трудно будет себя реализовать. Я остался здесь один. Где-то 10 лет перебивался мелкими заказами. Но я думал не только о заказах, но и том, чтобы участвовать в крупных выставках. Вступил в Союз художников России, а для это нужно было принимать участие в крупных экспозициях всероссийского и международного масштаба.
В начале 2000-х жизнь стала налаживаться. И снова я начал что-то делать. Выпускал бюсты для Волгодонска, создал мемориал для Большой Мартыновки в 2005 году. В этом же году я сделал солдата в Красном Яру. За этот заказ уже была борьба. В 2006 году по эскизу ростовского скульптора Николая Можаева я сделал 7-метрового «Золотого всадника Джангара» – героя калмыцкого эпоса. Эта работа находится в Элисте. Потом, в 2007 году – Атаман Платов. Тоже был конкурс, и казаки заказали памятник мне. Потом пошло-поехало. Молодов, Ревенко, Бакланов, Ушаков, монумент строителям на въезде в новый город, половина бюстов на аллее героев Цимлы... Причем, некоторых я лепил с натуры, некоторых делал по фотографии.
– Говорят, вы так и не осуществили свою мечту – поставить в Волгодонске памятник бомжу...
– Ну, это не то чтобы моя мечта... Я слепил небольшую работу, и на выставке ее заметила общественность. Я не собирался ставить бомжа в городе. Но директор художественного музея Петр Головко сказал, что поможет мне. Прошло уже 10 лет, до сих пор ставим. Помню, тогда даже в «Комсомолке» вышла статья: «В Волгодонске хотят поставить памятник бомжу». Журналисты же такие! Если бы поставили памятник герою войны – никто бы не обратил внимание. Когда стал вопрос о строительстве памятника, начальником отдела культуры была Людмила Мурашева. На меня все накинулись: «Да ты что! Да нельзя!». Боятся все почему-то. А что тут такого? Мы все от этого не застрахованы. Сегодня ты – герой, завтра с шапкой будешь сидеть.
– А как вообще появляются новые памятники? Что для этого нужно?
– У меня есть масса готовых эскизов. Могу поставить памятник на любую тему. Когда я делаю работу, раскрываю какую-то тему – обычно не стремлюсь, чтобы из эскиза был создан памятник. Но если кто-то его замечает, начинает искать место.
Что касается памятника Петру и Февронии, то я тоже ни за кем не ходил. Идея была Петра Петровича Горчанюка – сделать не просто памятник, а аллею. Он обратился ко мне. Был еще и ростовский проект. Мне сказали, что народ будет выбирать, по какому проекту строить памятник. Я был не готов. Просто взял рабочую модель, вылепил из пластилина и представил на суд. Народ выбрал мой вариант. Хотя я и не верил, что выиграю. Потом мой проект утвердил владыка. Затем – полтора года нервотрепки. В те два миллиона рублей, за которые мы согласились создавать скульптуру, входят и стоимость материалов, и налоги, и работа троих человек. Еще нам не доплатили 750 тысяч рублей. 250 тысяч обещают до Нового года дать, а когда остальные 500 – даже не знаю.
Вообще, у меня есть мечта поставить памятник князю Святославу.
– Говорят, Вы выиграли конкурс на создание памятника деятелям искусства в ДК им. Курчатова?
– Да, в прошлую зиму был объявлен конкурс. Завод «Энсбор» заявил о готовности создать в городе такую скульптуру. Мой проект оказался самым необычным – это четыре музы, которые должны быть выполнены из стекла. По задумке через скульптуру должен проходить свет, она должна вращаться, и при этом должен звучать хрустальный звон.
«Энсбор» сначала рьяно взялся. Но потом почему-то все встало. Хотя все могло бы быть очень здорово.
– Какой из Ваших памятников самый любимый?
– Трудно сказать. Мне очень нравится, как получился Ушаков, некоторые портретные работы, барельефы.
– Что сложнее – рисовать или лепить?
– Это все в одной связке. Я тоже рисую, только пластилином. Скульптура – это объемный рисунок.
– Ваши дети не захотели пойти по Вашим стопам?
– Нет. У меня дочь и сын. У них, конечно, задатки есть, но к этому нужно стремление. Я от них ничего не требовал и не хочу их заставлять ничем заниматься. Один из моих внуков что-то лепит. Если я увижу его желание, стремление, то может, научу его чему-то. Но нужно, чтобы это желание вело его по жизни. Искусством надо жить, иначе ничего не получится. Новости на Блoкнoт-Волгодонск
– Егор Егорович, как Вы обнаружили в себе талант скульптора?
– Я его не обнаруживал. Он сам проявился. Родился я в 1949 году. Рос в хутор Секретёве Зимовниковского района. А какие развлечения могли быть в деревне в послевоенные годы? Только игры с соседскими пацанами. Но я как-то не любил шумные игры, мне нравилось «ковыряться» у себя дома. Мне купили бумагу, карандаши, кубики, пластилин. Я рисовал, лепил. В детстве любил делать игрушки. В школе рисовал, лепил. Мне давали специальные задания.
До четвертого класса я учился в начальной школе, с 5-го по 10-й – в школе конного завода, в восьми километрах от дома. Туда на неделю свозили детей из соседних хуторов. Жил в интернате, а там были армейские порядки. Строем ходили в столовую, на уроки. Меня приучили к дисциплине и порядку. Потом, когда меня призвали в армию, это все мне помогало. Порядок есть порядок, он всегда нужен. Но и свобода у нас тоже была. Сегодня часто говорят, что мы были зажаты. Я этого не чувствовал. Мы играли как хотели, гуляли. Современные мифы о советских временах меня просто убивают. Столько грязи льют. А нынешние люди всему этому верят.
Вообще тогда было меньше соблазнов. Соблазны могут быть, но их надо контролировать. Считаю, что детей, пока они маленькие, нужно держать в ежовых рукавицах. Подрастет до совершеннолетия – и пусть тогда делает что хочет.
– Вы где-то учились на скульптора?
– После школы в 1966 году я поехал в Ростов, поступил в ГПТУ на кузнеца. К поступлению в художественное училище я не был готов. Какие художественные студии или школы могли быть в деревне? ПТУ я окончил с отличием, потом работал на Ростсельмаше, на Красном Аксае. Даже был ударником социалистического труда. В 1968 я ушел в армию. Служил в Белоруссии, в Польше.
И все годы думал о том, куда поступать в художественное училище. После армии вернулся домой, поработал в колхозе полгода. Трудился и скотником, и библиотекарем, и заведующим клубом, вилы держал, коров кормил. Все попробовал.
Потом нашел адрес пензенского художественного училища – одного из старейших в стране. Его основал художник-передвижник Константин Аполлонович Савицкий. Это училище окончили многие известные скульпторы, художники. Я сразу туда поступил, хотя не имел никакого школьного художественного образования. Эти четыре года учебы я до сих пор вспоминаю как лучшие в своей жизни. Я был абсолютно свободен! Там были все условия для учебы. Мы постоянно ездили в Москву на выставки. Я общался со знаменитыми художниками. Это очень воодушевляет! Кажется, что годы свернешь! Стипендию мне платил колхоз, поэтому после окончания училища я должен был вернуться домой и отработать там три года. Я писал плакаты. Пока отрабатывал – одновременно думал: что делать дальше. Не хотел останавливаться. Решил поступать в Харьковский художественный институт. К тому времени у меня уже было двое детей. Я сразу поступил, с отличием сдал экзамены. И окончил вуз с отличием, даже был ленинским стипендиатом – одним на весь институт. Целых два года получал по 100 рублей в месяц.
– А как Вас забросила судьба в Волгодонск?
– Я окончил учебу и куда мне деваться? Ребята предлагали ехать в Пермь. Но я хотел вернуться на родину. Написал заявление в ростовский творческо-производственный комбинат, а в Волгодонске был его филиал. И вот, Ростов меня определил в Волгодонск. Одновременно сюда приехали из Ленинграда Георгий и Ольга Лиховид, Роман Беляев, Надежда и Алексей Хижкины. И из Харькова также приехала Антониа Аноричева.
Секретарем волгодонского горкома тогда был Тягливый. Нам выдали здесь квартиру и мастерскую. Вот уже 30 лет, как я в Волгодонске.
– Можете вспомнить первые работы, сделанные Вами в Волгодонске?
– Я сразу сделал бюст Ленина для школы-интерната, рельефы для цимлянского ДРСУ. Это были небольшие заказы. Потом – один из первых больших заказов – скульптурная композиция «Сказки Пушкина» в начале улицы Ленина. Там хотели сделать детское кафе. Эти скульптуры до сих пор есть, их красят, белят. Выполнял заказы для атомной станции. Много памятников я изготовил в соседних районах.
– В 80-е годы большинство памятников в Волгодонске создавал Василий Поляков. У Вас с ним была какая-то конкуренция? И вообще, скульптор скульптору – конкурент или коллега?
– Когда я сюда приехал, Вася тут уже работал. Я не лез в его дела. Я не наглый. Не пытался забрать его хлеб. Мы работали вместе. Больших заказов для себя я не просил, да я и не готов был к этому.
– А когда Поляков уехал, вы почувствовали себя главным скульптором в городе?
– В начале 90-х заказов почти не стало. Вася уехал в Анапу, так как понял, что в Волгодонске ему трудно будет себя реализовать. Я остался здесь один. Где-то 10 лет перебивался мелкими заказами. Но я думал не только о заказах, но и том, чтобы участвовать в крупных выставках. Вступил в Союз художников России, а для это нужно было принимать участие в крупных экспозициях всероссийского и международного масштаба.
В начале 2000-х жизнь стала налаживаться. И снова я начал что-то делать. Выпускал бюсты для Волгодонска, создал мемориал для Большой Мартыновки в 2005 году. В этом же году я сделал солдата в Красном Яру. За этот заказ уже была борьба. В 2006 году по эскизу ростовского скульптора Николая Можаева я сделал 7-метрового «Золотого всадника Джангара» – героя калмыцкого эпоса. Эта работа находится в Элисте. Потом, в 2007 году – Атаман Платов. Тоже был конкурс, и казаки заказали памятник мне. Потом пошло-поехало. Молодов, Ревенко, Бакланов, Ушаков, монумент строителям на въезде в новый город, половина бюстов на аллее героев Цимлы... Причем, некоторых я лепил с натуры, некоторых делал по фотографии.
2006 год. Через несколько дней бюст Атамана Платова будет установлен на постамент на улице 50 лет СССР
– Говорят, вы так и не осуществили свою мечту – поставить в Волгодонске памятник бомжу...
– Ну, это не то чтобы моя мечта... Я слепил небольшую работу, и на выставке ее заметила общественность. Я не собирался ставить бомжа в городе. Но директор художественного музея Петр Головко сказал, что поможет мне. Прошло уже 10 лет, до сих пор ставим. Помню, тогда даже в «Комсомолке» вышла статья: «В Волгодонске хотят поставить памятник бомжу». Журналисты же такие! Если бы поставили памятник герою войны – никто бы не обратил внимание. Когда стал вопрос о строительстве памятника, начальником отдела культуры была Людмила Мурашева. На меня все накинулись: «Да ты что! Да нельзя!». Боятся все почему-то. А что тут такого? Мы все от этого не застрахованы. Сегодня ты – герой, завтра с шапкой будешь сидеть.
Примерно таким жители Волгодонска могли бы увидеть памятник бомжу. Эскиз из мастерской Егора Дердиященко
– А как вообще появляются новые памятники? Что для этого нужно?
– У меня есть масса готовых эскизов. Могу поставить памятник на любую тему. Когда я делаю работу, раскрываю какую-то тему – обычно не стремлюсь, чтобы из эскиза был создан памятник. Но если кто-то его замечает, начинает искать место.
Что касается памятника Петру и Февронии, то я тоже ни за кем не ходил. Идея была Петра Петровича Горчанюка – сделать не просто памятник, а аллею. Он обратился ко мне. Был еще и ростовский проект. Мне сказали, что народ будет выбирать, по какому проекту строить памятник. Я был не готов. Просто взял рабочую модель, вылепил из пластилина и представил на суд. Народ выбрал мой вариант. Хотя я и не верил, что выиграю. Потом мой проект утвердил владыка. Затем – полтора года нервотрепки. В те два миллиона рублей, за которые мы согласились создавать скульптуру, входят и стоимость материалов, и налоги, и работа троих человек. Еще нам не доплатили 750 тысяч рублей. 250 тысяч обещают до Нового года дать, а когда остальные 500 – даже не знаю.
Вообще, у меня есть мечта поставить памятник князю Святославу.
– Говорят, Вы выиграли конкурс на создание памятника деятелям искусства в ДК им. Курчатова?
– Да, в прошлую зиму был объявлен конкурс. Завод «Энсбор» заявил о готовности создать в городе такую скульптуру. Мой проект оказался самым необычным – это четыре музы, которые должны быть выполнены из стекла. По задумке через скульптуру должен проходить свет, она должна вращаться, и при этом должен звучать хрустальный звон.
«Энсбор» сначала рьяно взялся. Но потом почему-то все встало. Хотя все могло бы быть очень здорово.
– Какой из Ваших памятников самый любимый?
– Трудно сказать. Мне очень нравится, как получился Ушаков, некоторые портретные работы, барельефы.
– Что сложнее – рисовать или лепить?
– Это все в одной связке. Я тоже рисую, только пластилином. Скульптура – это объемный рисунок.
– Ваши дети не захотели пойти по Вашим стопам?
– Нет. У меня дочь и сын. У них, конечно, задатки есть, но к этому нужно стремление. Я от них ничего не требовал и не хочу их заставлять ничем заниматься. Один из моих внуков что-то лепит. Если я увижу его желание, стремление, то может, научу его чему-то. Но нужно, чтобы это желание вело его по жизни. Искусством надо жить, иначе ничего не получится. Новости на Блoкнoт-Волгодонск
